1122
2
Николай Николаевич Иванов происходил из интеллигентной семьи (его отец был довольно известный профессор медицины), получил прекрасное домашнее воспитание, знал два или три иностранных языка (что в конечном итоге его и погубило). Комсомолец, потом член партии, он посвятил себя гуманитарным наукам. До 1939 года, когда слепой случай сыграл с ним такую злую, а вернее – страшную, шутку, он преподавал политэкономию в одном из московских вузов.
Кажется, был доцентом. Очень возможно, что имел учёную степень.
И вдруг… в середине 1938 года он получил повестку с предписанием явиться на Старую площадь в кабинет №… к товарищу такому-то. Я бывал в этом учреждении и могу засвидетельствовать, что там на всех кабинетах вывески однотипны: «товарищ…» без указания поста. Большие скромники!
По тем временам такое приглашение ничего хорошего не обещало. Оказалось, однако, что его вызывали за тем, чтобы предложить какой-то мелкий дипломатический пост в некоем захудалом ближневосточном государстве (Йемен? – ведь независимых государств в этом регионе почти не было).
У Иванова сразу отлегло от сердца. Он даже позволил себе возмутиться. – Какой же я дипломат? Это нелепая ошибка! Никуда я не поеду! С тем и пошёл домой. Через несколько месяцев история повторилась с тем же результатом. «Где-то там в ихней громоздкой машине что-то заело! Почему это они меня так хотят произвести в дипломаты?» – недоумевал Николай Николаевич. Уже потом он, понял, что всё произошло по причине знания языков, о чём он добросовестно писал в личном листке по учёту кадров.
В третий раз Иванов был вызван к самому Георгию Максимилиановичу Маленкову, ведавшему партийными кадрами, – мужчине хотя и с бабьим лицом, но весьма серьёзному. – Ступай на Кузнецкий и получай назначение. Чтобы я тебя больше здесь не видел!
В Наркоминделе, куда с запиской от Маленкова пришёл Иванов, соответствующий чиновник быстро выяснил, что вакансия, на которую его направляли, уже занята. С другой стороны, чиновник обязан был трудоустроить этого странного типа – ведь немыслимо же перед Маленковым обнажить наркоминдельский бардак! Времени на размышления было мало. Чиновник что-то накорябал на бумажке и довольно вежливо предложил Николаю Николаевичу идти в комнату №… Оказалось, что эта комната «приписана» к западноевропейскому отделу Наркоминдела.
Тут же Иванов получил назначение… первым секретарём посольства в Париже (!) с предписанием незамедлительно туда выехать. Это было летом 1939 года. Иванов даже не успел оглядеться на новом месте, как подобно грому средь ясного неба на экранах кинохроники мелькнула затянутая в кожу спина Риббентропа, влезающего в роскошную машину во Внуковском аэропорту. В кремлёвский адрес полился поток приветственных телеграмм, восхваляющих гениальнейшего и прозорливейшего Вождя Народов, уже который раз разрушающего козни империалистов и плутократов (самоновейшее немецкое словцо!).
Нашим послом во Франции был Суриц, как раз в это время болевший гриппом. И тогда заправлявший всем и вся второй секретарь решил, что посольство как советское учреждение не может быть в стороне от стихийного изъявления искренней благодарности Величайшему Дипломату Всех Времен и Народов. Телеграмма в традиционной терминологии была моментально составлена, Суриц даже не удосужился прочитать её. По глупости послание забыли зашифровать, и оно на следующий день было опубликовано во французской прессе.
Разразился политический скандал. Французское правительство, расценившее советско-германский пакт как нож в спину прекрасной Марианне, объявило Сурица persona non grata и предложило ему выкатиться из Парижа в 24 часа.
Так преподаватель политэкономии Иванов, как старший по дипломатическому званию (к этому времени он уже был утверждён в должности советника), стал исполнять обязанности посла СССР во Франции. Такой зигзаг судьбы всё же не выбил Иванова из седла – он был человеком умным и с сильным характером, и к тому же коммунистом старого закала.
В драматических условиях сразу же начавшейся «странной войны», а затем и оккупации фашистами Парижа ему пришлось мобилизовать всю свою волю и чувство долга, как он его понимал, чтобы с достоинством нести нелёгкую миссию советского посла. Невыносимо было, например, снабжая советскими паспортами оказавшихся в смертельной опасности интернированных испанских республиканцев (он спас таким образом жизнь многим сотням людей), сидеть в фашистских президиумах рядом с «союзником» – немецким комендантом Парижа генералом Штюльпнагелем.
В эти страшные месяцы в здании нашего посольства нашли убежище видные антифашисты, в том числе Эренбург. Иванов одним из первых предупреждал Москву о готовящемся Гитлером страшном ударе. Честнейший человек и подлинный патриот своей Родины, он в неимоверно тяжёлых условиях выполнял свой долг. Между тем второй секретарь вёл себя совершенно иначе. Он воспринял советско-германский пакт «на полном серьёзе» и служил его реализации верой и правдой. Общий язык с немецко-фашистской военной администрацией и гестапо наш доблестный чекист нашёл быстро.
Не следует удивляться поэтому, что между первым и вторым секретарями нашего посольства возник острейший конфликт на принципиальной основе. Кончилось тем, что в декабре 1940 года Иванов внезапно был вызван в Москву. По прибытии он тотчас же отправился в Наркоминдел. Молотов принял его весьма любезно. – Я вижу, вы очень устали, товарищ Иванов, нервы, нервы. Да и с немцами, как говорят, не можете сработаться. Ну, ничего, отдохнёте тут, поправитесь. Отсыпайтесь, завтра увидимся!
Его арестовали той же ночью. Приговор был вынесен в сентябре 1941 года. Он получил пять лет (судило его ОСО) по обвинению… в антигерманской пропаганде! В эти дни немцы уже стояли у ворот Москвы. У меня нет слов, чтобы прокомментировать это.
Оказавшись в заключении, он пользовался любой возможностью, чтобы «в письменном виде» требовать пересмотра нелепого приговора. Тщетно! Только спустя 5 лет, отсидев «от звонка до звонка», он вышел на волю, получив «минус». Устроился жить и работать в Иванове. Опять читал курс политэкономии, подправленный самоновейшими изысканиями Вождя в этой области.
И вдруг… в середине 1938 года он получил повестку с предписанием явиться на Старую площадь в кабинет №… к товарищу такому-то. Я бывал в этом учреждении и могу засвидетельствовать, что там на всех кабинетах вывески однотипны: «товарищ…» без указания поста. Большие скромники!
По тем временам такое приглашение ничего хорошего не обещало. Оказалось, однако, что его вызывали за тем, чтобы предложить какой-то мелкий дипломатический пост в некоем захудалом ближневосточном государстве (Йемен? – ведь независимых государств в этом регионе почти не было).
У Иванова сразу отлегло от сердца. Он даже позволил себе возмутиться. – Какой же я дипломат? Это нелепая ошибка! Никуда я не поеду! С тем и пошёл домой. Через несколько месяцев история повторилась с тем же результатом. «Где-то там в ихней громоздкой машине что-то заело! Почему это они меня так хотят произвести в дипломаты?» – недоумевал Николай Николаевич. Уже потом он, понял, что всё произошло по причине знания языков, о чём он добросовестно писал в личном листке по учёту кадров.
В третий раз Иванов был вызван к самому Георгию Максимилиановичу Маленкову, ведавшему партийными кадрами, – мужчине хотя и с бабьим лицом, но весьма серьёзному. – Ступай на Кузнецкий и получай назначение. Чтобы я тебя больше здесь не видел!
В Наркоминделе, куда с запиской от Маленкова пришёл Иванов, соответствующий чиновник быстро выяснил, что вакансия, на которую его направляли, уже занята. С другой стороны, чиновник обязан был трудоустроить этого странного типа – ведь немыслимо же перед Маленковым обнажить наркоминдельский бардак! Времени на размышления было мало. Чиновник что-то накорябал на бумажке и довольно вежливо предложил Николаю Николаевичу идти в комнату №… Оказалось, что эта комната «приписана» к западноевропейскому отделу Наркоминдела.
Тут же Иванов получил назначение… первым секретарём посольства в Париже (!) с предписанием незамедлительно туда выехать. Это было летом 1939 года. Иванов даже не успел оглядеться на новом месте, как подобно грому средь ясного неба на экранах кинохроники мелькнула затянутая в кожу спина Риббентропа, влезающего в роскошную машину во Внуковском аэропорту. В кремлёвский адрес полился поток приветственных телеграмм, восхваляющих гениальнейшего и прозорливейшего Вождя Народов, уже который раз разрушающего козни империалистов и плутократов (самоновейшее немецкое словцо!).
Нашим послом во Франции был Суриц, как раз в это время болевший гриппом. И тогда заправлявший всем и вся второй секретарь решил, что посольство как советское учреждение не может быть в стороне от стихийного изъявления искренней благодарности Величайшему Дипломату Всех Времен и Народов. Телеграмма в традиционной терминологии была моментально составлена, Суриц даже не удосужился прочитать её. По глупости послание забыли зашифровать, и оно на следующий день было опубликовано во французской прессе.
Разразился политический скандал. Французское правительство, расценившее советско-германский пакт как нож в спину прекрасной Марианне, объявило Сурица persona non grata и предложило ему выкатиться из Парижа в 24 часа.
Так преподаватель политэкономии Иванов, как старший по дипломатическому званию (к этому времени он уже был утверждён в должности советника), стал исполнять обязанности посла СССР во Франции. Такой зигзаг судьбы всё же не выбил Иванова из седла – он был человеком умным и с сильным характером, и к тому же коммунистом старого закала.
В драматических условиях сразу же начавшейся «странной войны», а затем и оккупации фашистами Парижа ему пришлось мобилизовать всю свою волю и чувство долга, как он его понимал, чтобы с достоинством нести нелёгкую миссию советского посла. Невыносимо было, например, снабжая советскими паспортами оказавшихся в смертельной опасности интернированных испанских республиканцев (он спас таким образом жизнь многим сотням людей), сидеть в фашистских президиумах рядом с «союзником» – немецким комендантом Парижа генералом Штюльпнагелем.
В эти страшные месяцы в здании нашего посольства нашли убежище видные антифашисты, в том числе Эренбург. Иванов одним из первых предупреждал Москву о готовящемся Гитлером страшном ударе. Честнейший человек и подлинный патриот своей Родины, он в неимоверно тяжёлых условиях выполнял свой долг. Между тем второй секретарь вёл себя совершенно иначе. Он воспринял советско-германский пакт «на полном серьёзе» и служил его реализации верой и правдой. Общий язык с немецко-фашистской военной администрацией и гестапо наш доблестный чекист нашёл быстро.
Не следует удивляться поэтому, что между первым и вторым секретарями нашего посольства возник острейший конфликт на принципиальной основе. Кончилось тем, что в декабре 1940 года Иванов внезапно был вызван в Москву. По прибытии он тотчас же отправился в Наркоминдел. Молотов принял его весьма любезно. – Я вижу, вы очень устали, товарищ Иванов, нервы, нервы. Да и с немцами, как говорят, не можете сработаться. Ну, ничего, отдохнёте тут, поправитесь. Отсыпайтесь, завтра увидимся!
Его арестовали той же ночью. Приговор был вынесен в сентябре 1941 года. Он получил пять лет (судило его ОСО) по обвинению… в антигерманской пропаганде! В эти дни немцы уже стояли у ворот Москвы. У меня нет слов, чтобы прокомментировать это.
Оказавшись в заключении, он пользовался любой возможностью, чтобы «в письменном виде» требовать пересмотра нелепого приговора. Тщетно! Только спустя 5 лет, отсидев «от звонка до звонка», он вышел на волю, получив «минус». Устроился жить и работать в Иванове. Опять читал курс политэкономии, подправленный самоновейшими изысканиями Вождя в этой области.
Источник:
Еще крутые истории!
- Нелепые причины, по которым людям отказали в работе
- "Очнулась, когда уже отдавала свою золотую цепочку": пользователи рассказали, как попались на развод цыганок
- А мы этого не знали: пользователи поделились секретами бренда или компании, в которой раньше работали
- Что бывает, если пить радий на протяжении трёх лет
Новости партнёров
реклама
Это примерно как сейчас наш посол в Англии выскажется о том, что Скрипалей отравили мы. Посол - он на то и посол, что бы быть представителем страны, а не нести своё личное мнение. Даже, если он считает, что страна не права. Он на работе. Очень важной и ответственной работе.
«Советская колония в Париже, собравшаяся по случаю заключения мирного договора с Финляндией, единодушно одобряет и горячо приветствует руководимую гениальным Сталиным мирную политику Советского Союза, которая обеспечивает безопасность Ленинграда и наших северо-западных границ. Благодаря мудрости советского правительства и нашей доблестной Красной Армии, планы англо-французских поджигателей войны, которые старались разжечь очаг войны на северо-востоке Европы, снова потерпели неудачу. Советский Союз, главная надежда всех трудящихся, остается неприступной крепостью, о которую разобьются темные замыслы врагов социализма против трудящихся всего мира».
Потом шли протокольные славословия в честь Сталина, Молотова, Ворошилова и Красной Армии.
Французы на "англо-французских поджигателей войны" обиделись, хотя это скорее был повод для дипломатического демарша, возможно вызванного желанием прикрыть промахи политического тогдашнего руководства Третьей Французской республике, ибо выяснилось, что несмотря на политическую и военно-техническую помощь, а получили финны от французов 175 самолетов, 496 артиллерийских орудий, 5000 ручных пулеметов, 400 морских мин, 200000 гранат, 20 миллионов патронов, "Зимнюю войну" Финляндия проиграла и разразился не слишком грандиозный, но приведший к отставке правительства Даладье (кстати, один из авторов мюнхенского сговора) политический скандал.
Новые власти, пришедшие на волне антисоветизма, антикоммунизма, а также жажды военного реванша, но не с "бошами", а с "иванами", на основании этой телеграммы обвинили СССР... во вмешательстве во внутренние Франции и подняли вопрос о прекращении дипотношений. Кстати, незадолго до этих событий были арестованы средства советского торгпредства во французских банках на сумму почти 800 млн. франков (а вы думали, что арест чужих активов это янки придумали?). Москва неготова была к такому разрыву и в итоге согласилась на отзыв Сурица.
Несмотря на это уровень дипотношений были понижен до уровня поверенных и со стороны СССР таким поверенным, правда, временным, стал... второй секретарь полпредства Н.Н.Иванов, который действительно был новичком, ибо за год до этого... закончил учёбу на годичных дипломатических курсах НаркомИнДел и уже год работал в посольстве СССР во Франции, т.е. пусть и неопытный, но всё же не случайный человек.
Больше про Иванова ничего найти не удалось, кроме того, что он действительно был репрессирован и умер в 1965 году. Но послом во Франции он не был, ибо в октябре 1940 года его сменил на посту поверенного Богомолов, который затем стал полномочным послом и выполнял эти функции до разрыва дипотношений с правительством Виши в июне 1941 года. Богомолов действительно занимался репатриацией в СССР советских граждан, оказавшихся в тот момент на территории оккупированной Франции, и бывших участников испанских интербригад.
Сомневаюсь, что второй секретарь Иванов занимая пост поверенного (третий в дипломатическом табеле о рангах, введённый специально для тех случаях, когда дипотношения нужны, но послами и посланниками по разным причинам обмениваться не хочется), да ещё временного, мог получить более высокое звание, а значит некий чекист на должности второго секретаря, скорее всего выдумка.